|
Родился Борис в 1951 году и жил до десяти лет на Василевском острове, угол Седьмой линии и Среднего проспекта (теперь там метро), вместе со своей мамой Натальей Николаевной Смеловой, врачом-педиатром (расставшейся с отцом Бориса Иваном Васильевичем Поповым, киномехаником, когда Боре было пять лет), старшим братом и бабушкой, бывшей бестужевкой. Каждый раз, когда бабушка брала с собой юного Борю на ежегодные встречи выпускниц бестужевских курсов, Борис фотографировал их и в результате создал целую серию портретов бестужевок. Увлекшись фотографией в детстве после того, когда мама подарила ему фотоаппарат, он сразу поступил в фотокружок во Дворце пионеров. Участвуя в детских конкурсах, он получал неоднократно премии и грамоты.
Учился в математической школе, мечтая поступить в институт, как можно более связанный с фотографией. Сначала был оптико-механический, но, как выяснилось, ничего общего с фотографией он не имел. Затем факультет журналистики ЛГУ, но там оказалось ещё хуже из-за навязывания советской идеологии.
Кафе «Сайгон», на углу Невского и Владимирского проспектов, в конце 60-х – начале 70-х было местом, где собирались творческие люди, не желавшие заниматься официальным искусством. Там Борис познакомился с К. Кузьминским, В. Кривулиным, Б. Кудряковым (Гран-Борис). Костя Кузьминский устраивал у себя дома квартирные выставки, в том числе была фотографическая выставка «Под парашютом», в которой участвовал Борис. У Кузьминского Борис познакомился с художником Дмитрием Шагиным, который пришёл в восторг от его фотографий, и познакомил Бориса со своей мамой художницей Натальей Жилиной.
После неуютной жизни в новостройках, Борис опять оказался на родном Васильевском, поселившись у своей жены, Натальи Жилиной, моей и Митиной мамы. В доме было весело, собирались большие компании друзей Бориса, мамы и Мити. Между хмельным весельем, велись серьёзные философские беседы. Устраивались квартирные выставки.
В 1975 году в Выборгском Д.К. состоялась первая персональная выставка Бориса. На ней было представлено около 50 великолепных фотографий. Выставка просуществовала один вечер, на следующее утро из выборгского райкома партии, пришли «партработники» и сорвали со стен фотографии, разорвали и выбросили их в мусорный бак.
Вот уже третий год при виде только что выпавшего снега, первое желание бежать к Боре с криком: «Вставай, снег выпал, пошли на съёмку!»..........
Мы всегда выскакивали, сломя голову, чтобы застать выпавший снег, совсем идеальным, не затоптанным. Особенно ценен был снег, выпавший ранней осенью, когда скульптуры в Летнем саду ещё не закрыты. Мне, двенадцатилетней ученице Бориса, было очень весело целыми днями бродить по сказочно заснеженному городу, забираться на чердаки и крыши, высматривая виды на город с «птичьего полёта». И потом, уже по раскисшему снегу, забредать в мастерские к друзьям Бориса и слушать разговоры о фотографии, мечтая о том времени, когда и я стану «настоящим фотографом».
Поездки за город, в основном в Павловск и Петергоф, играли немалую роль в творчестве Бориса. Фонтаны Петергофа в работах Бориса, поражающие своим великолепием, выглядят совершенно необычно, несмотря на такую популярную тему среди фотографов. А Кентаврский мостик в Павловске, к съёмке которого он возвращался вновь и вновь! Один и тот же мостик, и каждый раз абсолютно новая восхитительная фотография!
Собирая старинные бутылочки, раковины и всевозможные вещицы из дореволюционного быта, Борис выстраивал из них удивительно изящные и завораживающие взгляд натюрморты. Волшебный мир, рождался из штофов, графинчиков, часов и зеркал, и, несмотря на огромное количество предметов, поражал своей стройностью и гармонией.
В 1993 году, когда давно забылись запреты на выставки, и Борис уже участвовал во многих выставках в России и за рубежом, наконец-то состоялась его вторая персональная выставка в галерее «Борей» на Литейном проспекте. На открытии было не протолкнуться, такое было количество друзей и поклонников его таланта.
Казалось, всё очень радужно, искусство свободно, и талантливые художники будут по достоинству оценены. Но после «перестроечной» эйфории на смену официальному «совковому» искусству пришёл модный «концепт», толком не дав художникам высунуться из подполья. Искусствоведы быстро переориентировались и объявили, что в современном искусстве есть только соцреализм, китч и концепт. А художникам, ищущим гармонию и красоту, нет места в так называемом «актуальном искусстве».
Пытаясь как-то противостоять этому, Борис, я, мой муж фотограф Александр Соколов и мой ученик Алексей Зеленский, объединились в группу под названием «Пунктум». И начали с того, что устроили выставку в «Борее», назвав её «To be continued», но продолжения не последовало, несмотря на то что, выставка имела успех у истинных ценителей искусства. Ведь для борьбы с «акулами» концептуального искусства нужно стать такими же зубастыми и клыкастыми, что абсолютно не вяжется с призванием художника. В результате мы просто продолжали работать в тишине и безвестности, как и прежде, не тратя попусту сил на борьбу за выживание в социальной среде.
Как-то раз друг Бориса, приехав из Америки, подарил ему инфракрасную плёнку. Эффект этой плёнки, сказывающийся в основном на необычайной белизне листвы деревьев, увлёк Бориса, и он с помощью этой плёнки сделал большую серию совершенно феерических фотографий. В результате ставших заключительным этапом творческой деятельности Бориса.
Такое ощущение, что Боря знал о том, что скоро уйдёт из этой жизни. Гуляя по своему любимому Смоленскому кладбищу, он не раз говорил приходившей в ужас от его слов жене: «Обязательно похорони меня здесь, на Смоленском».
Сколько раз мы в волнении ждали его, когда он не возвращался вечером домой, блуждая по городу, зачарованно пьяный от вина и фантазий. Он всегда возвращался на утро, рассказывая о том прекрасном для него моменте, когда сознание возвращается из бездны опьянения, и тогда особенно остро воспринимается красота окружающего мира.
.... 18 января 1998 года он так и не вернулся, заснув и не проснувшись на Большом проспекте Васильевского острова, между часовней и распивочной....
Мало сказать, что Борис любил Петербург, он не мыслил себя вне Петербурга. Даже когда, город носил позорное название Ленинград, для Бориса это не имело значения, он жил в своём старинном, руинном, заброшенном Петербурге, где каждая трещинка в стене прекрасна. Он бродил по городу в поисках пригрезившихся ему в полусне кадрах, и ловил своей «лейкой», становившейся единой с его глазом, нужное освещение, выпавший снег, воплощая свои видения в дивные фотографии.
Приверженец прямой фотографии (без всяких рукоприкладств), Борис создавал работы, выходящие за рамки привычной реальности, но отображающие иную реальность, полную гармонии и тайны, открывающуюся только отрешенному от социума взору великого художника.